Неточные совпадения
— Неизлечимый, — повторила она, опустив руку вдоль
тела. — Тоскуешь по
вере, а — поверить боишься.
Не дослушав его речь, Варавка захохотал, раскачивая свое огромное
тело, скрипя стулом,
Вера Петровна снисходительно улыбалась, Клим смотрел на Игоря с неприятным удивлением, а Игорь стоял неподвижно, но казалось, что он все вытягивается, растет. Подождав, когда Варавка прохохотался, он все так же звонко сказал...
— Будет? — повторил и он, подступив к ней широкими шагами, и чувствовал, что волосы у него поднимаются на голове и дрожь бежит по
телу. — Татьяна Марковна! Не маните меня напрасной надеждой, я не мальчик! Что я говорю — то верно, но хочу, чтоб и то, что сказано мне — было верно, чтобы не отняли у меня потом! Кто мне поручится, что это будет, что
Вера Васильевна… когда-нибудь…
— Это мой другой страшный грех! — перебила ее Татьяна Марковна, — я молчала и не отвела тебя… от обрыва! Мать твоя из гроба достает меня за это; я чувствую — она все снится мне… Она теперь тут, между нас… Прости меня и ты, покойница! — говорила старуха, дико озираясь вокруг и простирая руку к небу. У
Веры пробежала дрожь по
телу. — Прости и ты,
Вера, — простите обе!.. Будем молиться!..
Потом опять бросался к
Вере, отыскивая там луча чистоты, правды, незараженных понятий, незлоупотребленного чувства, красоты души и
тела, нераздельно-истинной красоты!
Он верил не в то, что из хлеба сделалось
тело, что полезно для души произносить много слов или что он съел действительно кусочек Бога, — в это нельзя верить, — а верил в то, что надо верить в эту
веру.
Но вопрос сей, высказанный кем-то мимоходом и мельком, остался без ответа и почти незамеченным — разве лишь заметили его, да и то про себя, некоторые из присутствующих лишь в том смысле, что ожидание тления и тлетворного духа от
тела такого почившего есть сущая нелепость, достойная даже сожаления (если не усмешки) относительно малой
веры и легкомыслия изрекшего вопрос сей.
Вера в естественное бессмертие сама по себе бесплодна и безотрадна; для этой
веры не может быть никакой задачи жизни и самое лучшее поскорее умереть, смертью отделить душу от
тела, уйти из мира.
Он утих и — к чему таить правду? — постарел не одним лицом и
телом, постарел душою; сохранить до старости сердце молодым, как говорят иные, и трудно и почти смешно; тот уже может быть доволен, кто не утратил
веры в добро, постоянство воли, охоты к деятельности.
Что же бы вы думали? Едем мы однажды с Иваном Петровичем на следствие: мертвое
тело нашли неподалеку от фабрики. Едем мы это мимо фабрики и разговариваем меж себя, что вот подлец, дескать, ни на какую штуку не лезет. Смотрю я, однако, мой Иван Петрович задумался, и как я в него
веру большую имел, так и думаю: выдумает он что-нибудь, право выдумает. Ну, и выдумал. На другой день, сидим мы это утром и опохмеляемся.
—
Тело у нас — битое, а душа — крепка и не жила ещё, а всё пряталась в лесах, монастырях, в потёмках, в пьянстве, разгуле, бродяжестве да в самой себе. Духовно все мы ещё подростки, и жизни у нас впереди — непочат край. Не робь, ребята, выкарабкивайся! Встанет Русь, только верь в это,
верою всё доброе создано, будем верить — и всё сумеем сделать.
— Недавно показались. Послушаешь их, так они-то одни и стоят за
веру православную; а попадись им в руки хоть басурман, хоть поляк, хоть православный, все равно — рубашки на
теле не оставят.
Двое присяжных — Додонов и его сосед, рыжий, бритый человек, — наклонив друг к другу головы, беззвучно шевелили губами, а глаза их, рассматривая девушку, улыбались. Петруха Филимонов подался всем
телом вперёд, лицо у него ещё более покраснело, усы шевелились. Ещё некоторые из присяжных смотрели на
Веру, и все — с особенным вниманием, — оно было понятно Лунёву и противно ему.
Три дня после роковой ночи, в девять часов утра, Германн отправился в *** монастырь, где должны были отпевать
тело усопшей графини. Не чувствуя раскаяния, он не мог однако совершенно заглушить голос совести, твердившей ему: ты убийца старухи! Имея мало истинной
веры, он имел множество предрассудков. Он верил, что мертвая графиня могла иметь вредное влияние на его жизнь, — и решился явиться на ее похороны, чтобы испросить у ней прощения.
Советник. Когда все грешное мое
тело заповедям супротивляется, так, конечно, и руки мои не столь праведны, чтоб они одни взялися исполнять писание; да я страшусь теплыя
веры твоего сожителя, страшусь, чтоб он, узрев грех мой, не совершил на мне заповеди Божией.
Мужик, брюхом навалившись на голову своей единственной кобылы, составляющей не только его богатство, но почти часть его семейства, и с
верой и ужасом глядящий на значительно-нахмуренное лицо Поликея и его тонкие засученные руки, которыми он нарочно жмет именно то место, которое болит, и смело режет в живое
тело, с затаенною мыслию: «куда кривая не вынесет», и показывая вид, что он знает, где кровь, где материя, где сухая, где мокрая жила, а в зубах держит целительную тряпку или склянку с купоросом, — мужик этот не может представить себе, чтоб у Поликея поднялась рука резать не зная.
— Вон отсюда! — крикнула
Вера не своим голосом, вскакивая и дрожа всем
телом. — Гоните ее вон, она меня замучила! — продолжала она, быстро идя за Аленой по коридору и топоча ногами. — Вон! Розог! Бейте ее!
Люди не имеют даже самого отдаленного представления ни о жизни своего
тела, ни о силах и средствах врачебной науки. В этом — источник большинства недоразумений, в этом — причина как слепой
веры во всемогущество медицины, так и слепого неверия в нее. А то и другое одинаково дает знать о себе очень тяжелыми последствиями.
Святость не в лесах, не на небе, не на земле, не в священных реках. Очисти себя, и ты увидишь его. Преврати твое
тело в храм, откинь дурные мысли и созерцай бога внутренним оком. Когда мы познаем его, мы познаем себя. Без личного опыта одно писание не уничтожит наших страхов, — так же как темнота не разгоняется написанным огнем. Какая бы ни была твоя
вера и твои молитвы, пока в тебе нет правды, ты не постигнешь пути блага. Тот, кто познает истину, тот родится снова.
Основа всякой
веры в том, что, кроме того, что мы видим и чувствуем в своих
телах и
телах других существ, есть еще то, что невидимо, бестелесно, дает жизнь нам и всему видимому и телесному.
— Через
веру мы знаем, что мы имеем
тело и что вне нас имеется другое
тело и другое мыслящее существо.
Поэтому мысль о воскрешении возможна только при
вере в бессмертие, и идея Федорова должна быть понята так, что посредством воссоздания
тел отцов трудом сыновним будут вызваны к новой жизни и их усопшие души.
Именно в этом пункте отчетливее, чем в каком-либо другом, обозначается вся противоположность учения Плотина христианской проповеди о спасении и воскресении
тела,
вере в воскресение Христово и всеобщее грядущее воскресение.
Повелел Спаситель — вам, врагам, прощати,
Пойдем же мы в царствие тесною дорогой,
Цари и князи, богаты и нищи,
Всех ты, наш родитель, зовешь к своей пище,
Придет пора-время — все к тебе слетимся,
На тебя, наш пастырь, тогда наглядимся,
От пакостна
тела борют здесь нас страсти,
Ты, Господь всесильный, дай нам не отпасти,
Дай ты, царь небесный,
веру и надежду,
Одень наши души в небесны одежды,
В путь узкий, прискорбный идем — помогай нам!
Ницше твердит и не устает повторять: «
Вера в
тело фундаментальнее
веры в душу», «на первом месте нужно ставить вопрос о здоровье
тела, а не о здоровье души», «исходная точка:
тело и физиология».
Она искала облегчения в сообществе Синтяниной и
Веры, остававшихся здесь ради похорон Ларисы, так как, по ходатайству услужливого Ропшина, самоубийцу разрешено было похоронить по христианскому обряду. Глафира не обращала внимания, что обе эти женщины не могли питать к ней ни уважения, ни дружбы: она с ними не расставалась; но в то время, когда ей надлежало сойти в зал, где ее ждали к панихиде, обе Синтянины занимались
телом Лары, и потому Глафира Васильевна потребовала, чтоб ее проводил Ропшин.
Губы ее не шептали слов — это была молитва души, которую, — она твердо верила в это, — слышит Господь, и эта
вера живительным бальзамом действовала не только на ее молящуюся душу, но и укрепляла и
тело.
Из всего этого на
веру можно было взять лишь то, что князь очень молод, служит в Петербурге, в одном из гвардейских полков, любим государыней и недавно потерял старуху мать,
тело которой и сопровождает в имение, где около церкви находится фамильный склеп князей Луговых. Отец его, князь Сергей Михайлович, уже давно покоился в этом склепе.
— Ешьте мое
тело, собаки, коли оно вам по вкусу. Ведаем мы, православные, что
вера правая и дела добрыя погибли на земли. Наступило время последнее. Антихрист настал; и скоро будет скончание мира и Страшный суд. Ох, кабы сподобился я святым страдальцем предстать ко Господу!
Лизавета Петровна не допрашивала меня: тверда ли я в катехизисе, езжу ли ко всенощной и к заутрени. Я не знаю, набожна ли она по старому и по новому; ест ли она скоромное или постное; но я вижу, что в ней живет живая сила, что ее больное
тело держится непоколебимой
верой.
Ведь я, сударыня, веровал не как немецкий доктор философии, не цирлих-манирлих, не в пустыне я жил, а каждая моя
вера гнула меня в дугу, рвала на части мое
тело.
— В тебе есть бессознательная интуиция, она ведет тебя по верному пути. Посмотри на Зину и
Веру: какие у них кривые ноги. Женщины всегда чувствовали, что ноги у них поставлены некрасиво, и везде, всегда окутывали ноги юбками, рубашки носили длиннее мужских… Когда художникам приходилось изображать голое женское
тело, они постоянно наталкивались на это женское уродство. И Тинторетто, например, просто выпрямлял своим женским фигурам ноги.
— По
вере моей глубокой и по моему истинному обращению приобщен я
тела и крови Господней из рук иерея божия во святом храме русском, древнем, и всякую рознь с общею матерью нашею церковью русскою отвергаю и порицаю.
Потому что так же, как
тело без души мертво, так и
вера без дел мертва».